Не отнимайте детей у родителей

Что может дать ювенальное законодательство?

 

Зародившиеся в последние годы попытки внедрить так называемую ювенальную юстицию выглядят куда как сомнительным обновлением. И авторы целого ряда публикаций в печати совершенно оправданно выступают против распространения обычного судопроизводства с судьями и прокурорами на взаимоотношения между родителями и детьми, учителями и школьниками (пусть даже и малышами).

Нам представляется, что, начиная этот разговор, настоятельно необходимо со всей решительностью подчеркнуть: как в нашем отечестве, так и во всяком другом, отнять у родителей ребенка (угроза, предусматриваемая по поводу многих нарушений), дабы защитить его, – это вообще-то то же самое, что отправить его на костер ради спасения его души. В рамках всей этой, во многом спорной, проблематики представляется совершенно очевидным и бесспорным: отъем детей у родителей не следует в данном контексте даже упоминать. Тем более что о правах предполагается говорить с детьми, начиная с дошкольного возраста.

К тому же, как и следовало ожидать, уже не замедлили явиться и недобрые прецеденты своекорыстного использования соответствующего законодательства — вроде шантажа родителей кредитно-финансовыми учреждениями. Пользуясь тем, что при нынешнем законодательстве слабообеспеченные не вправе обзаводиться детьми, при задержке с выплатой кредитов родители могут получить угрозу — применить к ним закон о лишении родительских прав как неспособным содержать детей. С виду вроде бы гуманные законы легко превращается бизнесом в кнут, в средство давления на клиентов и вместо защиты несмышленышей сами же делают их первыми своими жертвами. И финансовые органы — далеко не единственная угроза малышам из малообеспеченных семей. Законы, требующие определенных жилищных условий и надлежащего медицинского обслуживания для детей, тоже могут поставить семью перед перспективой отторжения малыша от мамы.

Тут неплохо бы вспомнить прошлый век в нашей стране, когда условиями социальной защищенности мы опережали весь мир, не исключая и самую цивилизованную его часть. С хрущевских времен появление ребенка в семье означало, что меньше пятидесяти рублей на человека в месяц у нее не может быть, но не в том смысле, что родители обязывались заработать больше, как это принято теперь, а в том, что служба соцобеспечения обязывалась доплачивать такой семье до оговоренной нормы. Ребенок, появившись на свет, приносил с собой собственную долю, предусмотренную для него государством. Он таким образом либо смягчал, либо полностью компенсировал возросшие расходы семьи в пересчете на каждого ее члена. А, например, для уборщицы с окладом в сорок рублей принесенный ею из роддома младенец означал просто-напросто увеличение материального содержания семьи. Сейчас в это трудно поверить, но в той отвергнутой рынком системе матери и ее ребенку райсобес обязан был отныне доплачивать до ста рублей в месяц, так что без средств существования остаться было просто нельзя.

Каждый согласится, что только такая забота о подрастающем поколении должна быть признана предельной, такой, единственно которую можно назвать подлинно цивилизованной: есть ребенок – есть у матери и средства на его содержание. И наоборот, учить курицу квохтать над цыплятами и строго надзирать над ней, когда у ее выводка нет корма и тепла – карикатура и уродство, которым трудно придумать название. Ведь былая идеальная социальная защищенность давно забыта и многие и многие молодые не заводят семьи — не на что.

Вдумайтесь: у нынешнего поколения половина всех детей выросла и растет в сиротских домах. Иные родители сознательно не оформляют брак, чтобы не подпадать под действие законов, которым они в силу бедственного материального положения не в состоянии подчиняться. Витринное изобилие – показуха благополучия. Оставьте цены на уровне, доступном любой матери, и на прилавках ничего не останется. При современном катастрофическом упадке производства и уровня благосостояния по-настоящему заботиться о малышах можно только с помощью нормированного распределения. Всякий иной подход будет означать дальнейшее усиление нынешней практики «спасения» ребятни через принудительное сиротство.

Следует признать правильным также и предостережение некоторых авторов статей на данную тему насчет того, что на деле из всех задач соответствующих служб останется «собирать доносы от детей на родителей, учителей и т.д.».

Вообще-то со словом «донос» надо быть поосторожнее. Широко распространено обывательское отождествление с доносчиком также и дающего показания свидетеля, как и вообще нередка неприязнь к органам правопорядка – «бог создал вора, а черт прокурора». Для общественной жизни беспристрастные свидетельские показания столь же необходимы, как и сама справедливость вместе с правосудием. Но доносительство тем и отвратительно, что доносчик ведет себя именно пристрастно и не служит правосудию, а направляет его себе на потребу. Скажем, узаконенные теперь показания за плату или в обмен на освобождение от ответственности лично для себя – донос, ибо без выгоды для себя показания не были бы даны. Еще хуже то, что таким путем освобождается от ответственности самая подлая прослойка из преступников. Доступные ему благодаря доверительным отношениям сведения о другом доносчик использует (чаще всего тайком, то есть исподтишка и преподло) с пользой для собственного благополучия. Иными словами, доносчик – это в общем-то втершийся в доверие предатель.

В противоположность этому свидетель руководствуется интересами порядка и при этом в общем-то готов действовать вопреки личной выгоде. Например, известный из советской истории персонаж Павлик Морозов, когда изобличал воровство родственников, заботился не просто о благе других, он еще и наверняка ожидал для себя дома по меньшей мере хорошую трепку. К такому бескорыстному служению истине с древности применяют разные пышные эпитеты вроде рыцарства или героизма.

Перенеся теперь сделанные замечания о свидетелях и доносчиках на взаимоотношения матери с ребенком, мы сразу же обнаружим два существенно важных для рассматриваемого вопроса момента. Во-первых, знакомство обеих сторон с интимными обстоятельствами, в которые не принято заглядывать со стороны, при подобных разбирательствах предполагается само собой. Во-вторых, забота о себе и только о себе обиженного старшими ребенка предполагается еще вернее. Легко поэтому понять: в тех конфликтах, которые предстоит разрешать через суд в случае внедрения ювенальной практики, налицо признаки, говоря языком правоведов, относимые моралью к доносительству. И опасность формирования подобными методами воспитания наклонностей доносчика чрезвычайно актуальна. Ведь и вообще усваивать закон можно не только для его лучшего исполнения, но и для безнаказанного уклонения от него.

Ни в коем случае нельзя, далее, забывать и о том, что, если буквально и строго выполнять все законы, возникнет кавардак. «Закон, что дышло», «был бы человек, статья найдется» — такими широко распространенными выражениями вовсе не перечеркивается полезность закона. Но ими верно указывают на слишком уж грубую природу закона как средства регулирования общественных порядков. Поэтому к правовым нормам в любой культуре всегда и всюду добавляются принимаемые по умолчанию моральные установки. И среди близких и друзей обращение к прокурору совершенно оправданно всегда и всюду негласно принимается последним средством преодолеть разлад. Происхождение таких сдерживающих моральных установок и результативность от их участия отличаются огромным разнообразием в зависимости от социальных и исторических предпосылок того или иного сообщества.

Правовая культура Запада представляет собой уникальное явление. Своими корнями она восходит к зародившимся у древних римлян юридическим порядкам, каковые часто называют классическими. Почитайте «Апологию» древнеримского писателя Апулея, если хотите убедиться, насколько близки современным тогдашние нормы, действовавшие в ходе судебного расследования. Ничего подобного не было и нет (за вычетом, впрочем, Китая) на всем азиатском пространстве, где в первую очередь принимаются во внимание клановые и родственные отношения и лишь потом вспоминают о правах. Российские же традиции в области правоотношений хорошо иллюстрируются тем, что у нас до начала прошлого века просуществовала древняя община и в ней мировой судья — сельчанин знакомый с кодексом на уровне любого другого неграмотного и необразованного мужика.

Нам в нашем нынешнем рыночном существовании не надо далеко ходить, чтобы увидеть, как велико может быть расхождение между требованиями закона и моральными установками. Частные владельцы торговых точек не оформляют на работу нанятых сотрудников, чтобы не делать отчислений в пенсионный фонд и не оплачивать отпусков и больничные листки, так что даже беременная женщина лишена социальной защиты. Нарушение законности вопиющее. И при всем при том ни один прокурор не отправится на частные предприятия проверять законность оформления на работу персонала. И именно потому и не отправится, что прекрасно знает: требованием соблюдать законность дело не поправишь, ибо такова созданная реформаторами рыночная экономика и таковы ее возможности. То же следует сказать и о законности в сфере воспитания, когда она не обеспечена экономически. Законодательная власть в данном случае всего лишь вынуждена сохранять советские, предельно гуманные порядки хотя бы только на бумаге ради показухи.

При обсуждении данной тематики настоятельно необходимо также отчетливо отделять вопросы взаимоотношения родителей с различными инстанциями и вопросы взаимоотношения тех же родителей с детьми (учителей со школьниками). Ибо только в первом случае перед ребенком всегда маячит перспектива оказаться сиротой при живых родителях. Что же касается второго, то тут при плохом ходе дел имеется перспектива всего лишь усиления семейного разлада. Применительно к данному разделу взаимоотношений старших и младших в общем-то достаточно будет, если все же пуститься  в ювенальные эксперименты, соблюдать особую осторожность. И требования насчёт осто­рожности, рискнём надеяться, покажут­ся основательными всем. Пусть мы при­знаем, что при осторожном обращении по меньшей мере поэкспериментировать с такими взаимоотношениями можно и нужно. Однако требуемая осторожность легко делается безукоризненной, если в приговорах останутся одни только всякого рода общественные порицания, постановка на вид, извинения и тому подобное. Из других возможных наказаний допустимы разве что какие-нибудь денежные компенсации, да и то в качестве исключительной меры. Стало быть, главной целью судебного разбирательства будет установление виновности или невиновности, отодвигая на второй план наказание. Втягивать с малолетства во взрослое судопроизводство – это одновременно учить разбирать и любую детскую ссору на такой же манер; видимо, полезность тут возможна. Пусть поэтому в разборе жалоб сына или дочери на маму и папу все выглядит как настоящий суд с адвокатом и свидетелями. Однако последствия для виновных должны оставаться на детском уровне. Иное тут скорее всего недопустимо.

Подавляющее большинство огрехов воспитания покоится на таких наклонностях, каковые воспитанием же (то есть систематическим и осторожным воздействием) и выправляются. Пытаться же «вылечить» такие натуры однократным вмешательством, объявив противозаконным (запрещенным, преступным) их поведение, значит уродовать их, а не исправлять. Как не вспомнить тут, что сила правосудия не в жестокости, а в неотвратимости наказания. Выявленные через суд оценки поведения сторон должны превращаться преимущественно в формы морального воздействия. Тем более на стартовой ступени они должны оставаться только и исключительно таковыми.

Попов Юрий Петрович

Опубликовано в газете «ДВ-ученый», №11 (1477), 2013 г.

Опубликовано в газете «НАРОДНОЕ ВЕЧЕ», №13 18 мая 2016 г.