Увлекает, восхищает и покоряет, ибо неисповедимо

История религий не просто полна неожиданных поворотов. Она, можно сказать, прежде всего представляет собой нескончаемые искания с порождением всякого рода причудливых новообразований. Дробление и разветвление устойчивых религий можно даже вообще считать законом духовной истории. Христианство, казавшееся его первым подвижникам грядущим братством всех людей, начало распадаться на несовместимые течения с самого своего возникновения и в каждое столетие в нем рождаются новые ветви. В древнейшей из религий, индуизме, ныне дошло до того, что по сути дела сколько деревень, столько и религий, потому что в каждой местности из всего пантеона на первое место выдвигаются свои небесные персонажи и добавляются местные божества. Не остаются неизменными и все другие большие и маленькие верования.

За этой непрестанной эволюцией не что иное, как страстные поиски идеалов нравственной гармонии, красоты и совершенства но с обязательным шараханием из стороны в сторону, а также с неприменным соперничеством за лидерство. Не обходилось и не обходится, увы, и без вражды и стремлениея подавить. Родная дочь религии, философия, хотя и взрастала в среде мудрствующих интеллектуалов, жаждущих видеть все вокруг строго систематизированным не хуже алфавита, остается тем не менее таким же бурлением споров. Философия – область знания, где нет единодушия даже насчет возможности самого познания и даже существования окружающего нас мира, того самого мира, который любой человек прежде всего и в первую очередь именно познает. В отношении существования самого себя сомнений, кажется, не возникает, однако что есть наша природа, остается вопросом, бесспорным ответом на который имеется только трудно обозримый набор спорных мнений.

Отголоски споров и сомнений мировоззренческого характера доносят до нас литературные памятники самых древнейших времен. Наряду с учениями о потусторонней жизни, учениями, всегда оберегаемыми властями, благополучно дошли до новых поколений также и всегда подавлявшиеся их оппоненты. «Никто не приходит оттуда, чтобы ободрить наши сердца», — можно прочитать в одном древнеиндийском трактате. «Пока живем, да будем счастливы! Такого нет средь нас, кто не умрет», — говорится в другом древнеиндийском произведении. Изобретательные китайцы в ту эпоху, когда у них появилась бумага, додумались создавать общины, все члены которой договаривались, что умерший раньше других даст потом остальным знак с того света. Путь эмпирического подтверждения мировоззренческих догадок оказался, однако, неперспективным. Видать, угодно было небесам оставлять нас в этой области поисков во власти одних только умозрительных построений.

Совершенно безразличные к вопросам потустороннего бытия встречаются наряду с истово верующими в общем-то во все времена и во всех концах. Впрочем, им, не посещавшим никаких церквей, видимо, позволялось в прошлом лишь тихо существовать, не «высовываясь» со своими убеждениями и жизненными нормами. Английский философ семнадцатого века Томас Гоббс, относясь к такой разновидности граждан, как только получил благодаря своим произведенияим широкое признание, стал из-за этого регулярно получать упреки и угрозы в свой адрес, поскольку по всей Англии распространились также и сведения о его образе жизни. Безверие непрерывно критиковалось противоположной стороной, которая приравнивала его к аморализму, пусть даже на деле оно и оставалось благополучным как с точки зрения добрососедства, так и вообще нравственности. Однако с девятнадцатого века рост просвещения заставил умолкнуть таких обвинителей. Бвазирующееся на идеяъх просветительства подвижническое служение добру и истине может быть не менее героическим, чем основанное на вере в потустороннее.

Хотя и отбрасывающая всякие нравственные устои грубо эгоистическая жизненная установка, основанная на одном только хватательном инстинкте и полнейшем пренебрежении к другими, разумеется, тоже всегда имеется во всех обществах. «Пей, ешь, люби и не грусти нимало», — передает такие настроения один поэт, потому что: «Увы, мы существа единственного дня и наш удел – удел любой травы». «Живи, как все живет, минутною волною плесни и пропади в пучинах вековых», — сокрушается другой. Сюда же надо отнести и примитивные языческие верования, то есть те, где признается множество богов, обслуживающих земные потребности людей за приносимые им пожертвования. Потусторонний мир на этой стадии развития религиозных представлений является мрачным узилищем, куда не следует торопиться. По сути дела все сводится к поклонению стихийным силам природы, поскольку каждое божество имеет узкую специализацию и нет всесовершенного божества, сотворившего весь мир. Пожалуй, тут уместно будет припомнить в качестве примера деяния монголов с их широко известными завоеваниями. Созданная ими образцовая государственность в сочетании с хорошо слаженной военной организацией и идеальной воинской спайкой позволили им без особых усилий покорять обширные пространства с населяющими их народами. В то же время религиозность монголов оставалась тогда еще примитивно-дикарской (буддистами они стали позднее). Им ничего не стоило дать клятвенное заверение, что тот или иной город не пострадает, если перейдет в их подчинение, и затем всех поголовно истребить в нем, обнаруживая при экзекуции чудеса организованности.

Так и сосуществуют из столетия в столетие благочестие и нечестие. Каждая сторона обвиняет другую, не скупясь на краски. Одни выглядят примкнувшими к властям шарлатанами и мошенниками, другие – вожаками морально неразборчивой черни.

Ну а доказательства?, Что если попытаться собрать накопившиеся за тысячелетия попытки выработать в области мировоззрения твердые убеждения.

В европейской богословской философии споры вокруг доказательства существования бога и бессмертия в конце концов сконцентрировались вокруг двух направлений. Одно из них убедительнее других изложил Фома Аквинский (Томас из итальянского местечка Аквино) – доказательство существует, надо только как следует поднатужиться мозгами. Оппоненты такого учения своим идейным вдохновителем признают Августина Блаженного, полагавшего не только невозможным, но даже и ненужным доказательства о боге и бессмертии, например, потому что принятие богословских идей именно на веру без твердо доказанного воздаяния должно уважаться больше.

Можно назвать много доводов в подкрепление того, что доказательств не должно быть. Математически строгое доказательство, если бы оно было возможным, оказалось бы доступным пониманию одних только изощренных в логике математических умов и в то же время осталось бы только той же верой для огромного большинства остальных землян. Быть же такое доказательство доступным пониманию малограмотного простолюдина, его давно уже открыли бы. Да и вообще каким невыразимо унылым стало бы наше существование, если бы в нашем мире не осталось бы тайн! Жизнь без чего-то неизведанного и риска, пусть даже в обиходно мелких дозах, сама по себе творит одну только смертную скуку и, если подумать, сама по себе страшна не менее смертного греха.

Если мы рискнем выявить то немногое, что выглядит сколько-нибудь убедительным в этой группе вопросов, то, на наш взгляд, остановиться надо на одних только нравственных аспектах нашего взаимодействия с вечностью, с потусторонностью и вседержителем.

Единственное, что можно доказать о предмете мировоззренческих споров, то есть о боге, выражается просто: если он существует, то любит нас только и исключительно по своему бесконечному милосердию. Никакой прагматической выгоды от нас он не ждет, а, если что и получает, то одни лишь душевные муки. Он творит добро, как Солнце источает тепло потому, что не может не источать. Наделять вседержителя корыстным расчетом означало бы творить бога по образу и подобию своей низменной природы, которая не желает беззаветно служить горнему и вышнему. Ничего бесконечно высокого, внеземного, потустороннего, сверхестественного – или как бы это еще ни называлось – в таком случае просто-напросто не возникает. Называть это можно хоть примитивным язычеством, хоть оголтелым безбожием. Перегородки между ними тоже не возникает.

Уж если принимать религиозные представления, то только те, которые возвышают и одновременно обязывают. Мы как подобие бога или, если мы хотим быть его подобием, должны в меру отпущенных нам возможностей помогать ближнему, не думая ни о каком вознаграждении даже и от небожителей. Еще меньше надо видеть целью богослужения славословие божества, который ввыглядел бы тогда простым честолюбцем. Более всего подобен богу тот, кто на первое место ставит заповедь: «Не произноси имени господа, бога твоего, напрасно». Вернее угодишь творцу мироздания, если на деле будешь заботиться об его творении, возлюбив ближнего как самого себя.

Сопоставляя споры вокруг бога и потустороннего мира в древности и ныне, мы мало увидим различий или таковые даже вообще отсутствуют. В любой аудитории как тогда, так и сейчас обязательно есть немногие горячие сторонники, которые всегда встречают множество сомнений и сомневающихся. И не менее убежденные противники тоже всегда водятся.

В качестве значительного итога длительных богословских и околобогословских споров за все прошедшие тысячелетия можно назвать только одну истину, относящуюся не к пониманию сверхестественного, а к межрелигиозным взаимоотношениям. Начиная с эпохи Просвещения стало входить в жизнь, набрало силу и превратилось в общепризнанную аксиому равноправие всех религий и, стало быть, государственных религий быть не должно. Ни правитель, ни первосвященник не знают лучше других, какая из религий предпочтительнее. Государство заботится о земных интересах людей и должно подчинять граждан земным властям. Церковь заботится о вечном спасении и оставляет людей в подчинении одному только небесному повелителю. В занятых земными интересами государственных учреждениях религиям не место. Она не вмешивается в дела земных правителей и предоставляет каждому выбрать свой способ общения с богом. Отлучение от церкви не наносит никакого поражения в правах. Единственное наказание для отлученного — ему закрывается доступ к вечному спасению через данную религию. Не вмешиваясь в вероисповедную деятельность церкви, государство вправе запрещать одни только антиобщественные (с точки зрения земных интересов) формы поклонения сверхестественному. После уравнивания перед властью старинная вражда между верующими и неверующими потеряла смысл, потому что о сверхобыденном думают вообще-то и те, и другие.

Завершая данные прикидки, нам поэтому хочется привести слова еще одного поэта:

Действительность как сон воспринимаю часто

И в бездны падаю, томясь повысоте.

И слышу вновь: «Мечтай! Безумию фантаста

И дерзость разума уступит в красоте».

Люди живут не только в хозяйственных делах и помыслах, они еще и ухаживают за могилами, посещают памятники и приносят к ним цветы. Еще больше в повседневности всякого рода символов. Трудно даже сказать, чем мы заняты больше в наших деяниях: реальностью или иллюзиями? Во всяком случае погружение в мир каких-нибудь шекспировских персонажей есть погружение в чистые вымыслы, вряд ли более жизненно-реалистичные, чем сказания, составляющие, например, евангельские сюжеты. Обряды и ритуалы справляют все люди. Без символики, как и без праздников, жизнь была бы неполноценной.

Неведомы нам запредельные дали. На разный манер устремляет туда свои помыслы и дела и разница в подходах, пусть, не пустяковая. Однако все говорит за то, что перегородки между теми, кто поддерживает церковные обряды, и теми, кто обходится без них, небес не достигают.

Юрий Попов, кандидат философских наук, г. Владивосток.