Вспомни и перекрестись

Вспомни и перекрестись

 Новым поколениям, думается, небезынтересно будет взглянуть на бытовые условия, точнее, эволюцию таких условий в ушедшем веке, в том веке, в который Россия вступила большой убогой деревней. Мы окинем этапы этой эволюции в обратном порядке.

1964. В этот довольно шумный период с трескотней о победах в космосе автору данных строк довелось стать студентом университета. Общежитием в нем служило переоборудованное из гаража старое здание. Понаставили коек вместо грузовиков – вот вам и переоборудование. До иного у устроителей сего жилища руки не дошли, да и жильцам в стране победившего пролетариата не требовалось. Но и это предоставлялось только с третьего курса.

Остальные нанимали жилье, если пользоваться принятой в цивилизованных странах терминологией. Только у нас это означало платить по 15-20 рублей в месяц и проживать в одном помещении с хозяевами. В чеховские времена, пришлые из деревни платили за проживание в сараях и на сеновалах и лишь наиболее обеспеченные нанимали часть комнаты. К тому времени снимать на европейский манер отдельную комнату тоже можно было (30-35 рублей в месяц), но нам ли, выраставшим в бараках и прочих коморках иной раз три на три метра всемером, искать «буржуйские» условия быта? По радио звучит временами шуточная песенка, в которой незадачливый кавалер оправдывается перед подругой: «А в субботу, дорогая, я сначала в бане был, а потом прилег на лавке и никто не разбудил». Спать на лавках, стало быть, без постельного белья было тогда уже пережитком, но пока еще пережитком не забытым.

1950. Примерно на полтора десятилетия раньше пришлось на такой же манер нанимать жилье дочери поэтессы Цветаевой (в замужестве Эфрон). Она сообщает об этом в одном из писем Пастернаку весной 1950 года. Платили тогда квартиранты обычно рублей двести в месяц, а зарплата колебалась у всех около тысячи. Место жительства – изба в четыре стены, стало быть, в обычном тогда тесном соседстве с хозяйкой. Однако если бы только это. Мебель или то, что можно назвать мебелью, является традиционной для русской избы — один стол и один стул. Это и щи похлебать, и газету почитать. Но и это еще не все – теленок и куры тоже в этих же четырех стенах. Спать на полу в наших домах, где нередко гнездилось по три поколения, тогда еще приходилось многим. Но жить одной в четырех стенах и без кровати все же было уже анахронизмом. Тут бабка просто подзадержалась в прошлом, позади ведь три десятилетия интенсивного развития. Однако теленок в доме казался тогда всем нам нормой.

Нелишне заметить, что обычные даже в городах вплоть до середины прошлого века корова во дворе и поросенок в чулане создавали одну лишь иллюзию благополучия. Если откормить по одному кабану на каждого в семье, это будет половина мясной нормы на год. А мы завалим одного на ноябрьские и потом у нас до самого февраля «свежее мясо»: один раз полизать, другой раз понюхать, третий раз посмотреть. Не лучше и с молоком. Без кормов, каковые на огороде не вырастишь, с ведра молока полчайной ложки масла (губы помазать детям по праздникам). Но сие благополучие по меркам времен царя Гороха у нас шло за процветание. Больше того, именно занятие подворьем у большинства обывателей почиталось за единственно достойное занятие. А всякие там индустрии да науки интеллигентской блажью и дураковалянием.

1934. В начале тридцатых годов довелось оказаться нанимателем жилья на манер российского простолюдина поэту Клюеву (кое-какие подробности можете найти в одном из его писем к Христофоровой-Садомовой от октября 1934 года). Платил 50 рублей в месяц (средняя зарплата тогда около 200), спать укладывался в отдаленном углу на полу и просил отгородить его хотя бы занавеской. Постельное белье у него, надо полагать, было, а вот остальные обитатели дома вполне могли обходиться шапкой под голову да шубой сверху.
1935. Еще на полтора десятка лет раньше опять-таки и гораздо хуже. Княгине Мещерской пришлось познакомиться с бытом простолюдинов в 1917 году, когда ей и ее матери довелось поработать кухарками. Спали на полу, доска под голову, под утро занозы и уши горят, о чем можно узнать из ее книги «Жизнь некрасивой женщины». Презанимательное, заметим попутно, для слабой половины творение стервы; мужа своего летчика загнала на тот свет своими аристократическими замашками и чуть ли не хвастается этим.
1936. Совсем уж в начале двадцатого века вступает в жизнь крестьянин Карпов, малограмотный и бедняк, оставивший книгу «По волнам житейского моря» с обидами на советскую власть, поскольку всю жизнь оставался дьяконом. Спать укладывались, говорится у него, на полу и на лавке, полено под голову. При отсутствии постельного белья от клопов избавиться невозможно и поэтому в теплое время устраивались на ночлег где угодно, только не в доме. Пока в ходу оставались домотканные ткани, о постельном белье никому из наших простолюдинов не приходило и в голову. Пестрядевые и холщовые рубашки и штаны упоминаются и у Куприна, и у Чехова, и у других. Много ли наделаешь тканей, когда прядение, превращение ваты в нитку, делает не станок, а руки? Тут и дедовские портянки могли быть нормальным наследством. А уж о наволочках и простынях не могло быть и разговору.
1937. Французский путешественник де Кюстрин прибывает в Россию по специальному приглашению Николая I, дабы этот убежденный монархист представил цивилизованной Европе возглавляемую царем страну. И тот представил. Среди прочего узнаем, что садиться на места, на которые садится русский простолюдин, нельзя – поймаешь вшей, блох или клопов. Причина – русские мужики даже в собственных домах спят на полу. Но ведь простолюдины не изолированы от благополучной жизни. «На станциях, — читаем у Пушкина, — клопы да блохи заснуть минуты не дают». Но тут автор подает это иначе. Остановился он в столице в отеле, принадлежащем французскому владельцу, и как только вошел в отведенный ему номер, тут же бросился звать хозяина: на подушке клоп. Но получил в ответ только усмешку: в России живешь. Аристократия на балу в Зимнем дворце, по его словам, одевается побогаче европейских герцогов да баронов, но в обиходе иной раз даже на женщинах можно видеть стоптанные башмаки, которые давно пора отдать горничной. И сельские усадьбы — по преимуществу бревенчатые неказистые строения. Можно, кстати, припомнить усадьбу Достоевского в его детские годы – глинобитная хижина под соломенной крышей. Сгорела, слава богу, а то был бы памятник.

В российской истории ретроспектива очень скоро доводит до дремучей дикости. Близко по времени располагается она, да и сейчас не исчезла. Иногда, обращаясь к своим детским и школьным годам, невольно останавливаешься: неужели все это когда-то было, неужели мы так жили?! Однако ж  было. А после войны еще и землянки. Тоже были и даже спасали. Вспомнишь иной раз и так и тянет ногой перекреститься.

Ноябрь 2021 г.